К вопросу о похудании.
Была у нас в институте девочка. Не просто худая, а ОЧЕНЬ ХУДАЯ. И вот она рассказывала. Ехала она как-то в автобусе, в мини-юбке, автобус битком, кое-как примостилась у дверей. И тут на остановке втискивается мужик и... хватает её за ногу.
Ну она, понятно, офигела, девочка интеллигентная, вылупилась изумлённо на него, ножкой брыкнула, дескать, мужчина, вы чё?! А мужик смутился, руку отдёрнул и выдал: "Простите, я думал, это ПОРУЧЕНЬ!" Мы рыдали, она, правда, тоже. Вот и не знаю, говорит, плакать или смеяться...
История о женщинах, женщинах которых мы любим такие какие они есть, и
нам их никогда не понять.
В период моей неопределившейся молодости встречался я, точнее даже жил,
с девушкой по имени Оля. Отношения не заладились чесгря изначально, и
вот дошли наши отношения до расставания из-за крупной ссоры. Одиноким
отшельником я долго не был, и встретившись с девушкой Ирой, мы также
начали пытаться строить быт в моей квартире. Психологически с Ирой мы
были едины, но вот телесно... ну не могу. Пришлось расстаться и с ней.
Так получилось что снова начал встречаться с Олей, и ничего не тая я
рассказал Оле что некоторое время жил с другой.
Пардон за подробности, это всё преамбула, но без неё нельзя.
Дело в том что Оля изменилась, вечерами стала играть на моём компьютере,
в начале разок, а потом тупо как заядлый игроман, пришла с работы и чуть
ли не в одежде за комп. И так до позднего вечера. Кто её так пристрастил
я не мог понять, спрашивал - вроде ни с кем не жила. И ладно бы игры
разнообразные, захватывающие, стратегии, стрелялки, игра-то тьфу блин
прости господи - Lines, в шарики. И с утра до вечера тыць-тыць в эти
шарики, эмоции, матерщина, стуки по столу. Мне не жалко, но откуда это?
Решил и я попробовать сыгрануть, а вдруг интересно, а я раньше это не
распробовал. Поиграл, игра закончилась, результаты:
- Ира 9600
- Оля 7800
- Оля 7560
- Оля 7420
- Оля 7200
- Оля 7150
- Оля 7120
Мне довелось прожить несколько недель (в купе поезда, каюте, гостинице)
с очень интересным человеком. Дважды Герой Советского Союза, один из
самых популярных и любимых в армии военачальников (я никогда не слышал
о нём никаких отзывов, кроме очень хороших), Генерал-Полковник Иван
Михайлович Чистяков выступал перед военными и их семьями, а мы-артисты
затем давали концерт.
На сцене Иван Михайлович, в основном, повторял то, что было написано о
нём в книгах, а мне он часто рассказывал истории, которые тогда
напечатать было нельзя, да, наверное, и рассказывать не рекомендовалось.
И если я уже, признаюсь, забыл: с какого именно плацдарма и в котором
часу утра началось то или иное наступление (можно посмотреть в книге),
то вот все эти истории помню, как будто бы опять слышу голос
рассказчика:
«Приносит мне председатель трибунала бумагу: «Подпишите, Иван
Михайлович! Завтра в 09:00 хотим новобранца у Вас тут перед строем
расстрелять». – За что, спрашиваю, расстрелять? – «Бежал с поля боя.
Всем другим трусам в назидание».
А я эти расстрелы, скажу тебе, терпеть не мог. Я же понимаю, что этот
молокосос вчера за материну юбку держался, дальше соседней деревни
никогда не путешествовал. А тут его вдруг схватили, привезли на фронт,
не обучив как следует, и сразу под огонь.
Я ведь тоже (даже в книжке своей об этом пишу) с поля боя по молодости
бегал. И не раз, пока дядя (я под его началом был) своими руками
пристрелить не пообещал – и я был уверен, что пристрелит. Это же
стра-а–ашно! Взрывы, огонь, вокруг тебя людей убивают, они кричат: с
разорванными животами, с оторванными ногами-руками... Вроде и мысли в
голове о бегстве не было, а ноги тебя сами несут, и всё дальше и дальше.
Ох, как же трудно со своим страхом справиться! Огромная воля нужна,
самообладание, а они с опытом только приходят. С ними люди не родятся.
И вот этого мальчишку завтра в 09:00 возде моего КП убьют перед
строем...
Спрашиваю председателя трибунала: «А вы разобрались во всех деталях его
воинского преступления?» Тот мне: «А чего тут разбираться? Бежал –
значит, расстрел, о чём тут ещё можно разговаривать? Всё ясно.»
Говорю: «А вот мне не ясно из твоей бумаги: куда он бежал? Направо
бежал, налево бежал? А, может быть, он на врага бежал и хотел других за
собой увлечь! А ну, сажай свой трибунал в машину и следуй за мной –
поедем в эту часть разбираться».
А чтобы в эту часть проехать, нужно было обязательно пересечь лощину,
которая немцем простреливалась. Ну мы уже приспособились и знали, что
если скорость резко менять, то немецкий артиллерист не сможет правильно
снаряд положить: один обычно разрывается позади тебя, другой впереди, а
третий он не успевает – ты уже проскочил.
Ну вот выскочили мы из-за бугра и вперёд. Бах-бах, - пронесло и на этот
раз. Остановились в перелеске, ждём – а трибунала-то нашего нет, не едут
и не едут.
Спрашиваю шофёра: «Ты точно видел, что немец мимо попал?» - «Точно,-
говорит – оба разрыва даже не на дороге были!»
Подождали мы их с полчаса и поехали дальше сами. Ну всё я там выяснил,
насчёт новобранца: бежал в тыл, кричал «Мама», сеял панику итд. Поехали
обратно.
Приезжаем на КП. «Что случилось с трибуналом?»,- спрашиваю. – «Ничего
не случилось»,- мне говорят. «Они сейчас в столовой чай пьют».
Вызываю командира комендантского взвода, приказываю немедленно доставить
трибунал ко мне. Через пять минут приводят ко мне эту троицу. Один ещё
печенье дожёвывает. Спрашиваю: «Куда вы делись? Почему не ехали за мной,
как я приказал?»
- «Так ведь обстрел начался, товарищ Генерал-Полковник, поэтому мы назад
и повернули.»
Говорю им: «Обстрел начался, значит, бой начался. А вы меня бросили в
этом бою, струсили. Кто из вас законы военного времени знает? Что
полагается за оставление командира в бою и бегство с поля боя?»
Побелели. Молчат. Приказываю командиру комендантского взвода: «Отберите
у этих дезертиров оружие! Под усиленную охрану, а завтра в 09:00
расстреляйте всех этих троих перед строем!» Тот: «Есть! Сдать оружие!
На выход!»
В 3 часа ночи звонит Хрущёв (член Военного Совета нашего фронта). «Иван
Михайлович, ты что вправду собираешься завтра трибунал расстреливать? Не
делай этого. Они там уже Сталину собрались докладывать. Я тебе прямо
завтра других пришлю взамен этого трибунала».
«Ну уж нет,- я Хрущёву говорю. – Мне теперь никаких других не нужно!
Только этих же хочу.» Тот засмеялся, говорит: «Ладно, держи их у себя,
раз хочешь».
И вот аж до самого конца войны мне ни одного смертного приговора больше
на подпись не приносили.