Перекрытием дорог, оргмероприятиями и прочей суетой вокруг футбола навеяло и вспомнилось.

Когда я был маленький, в СССР случилась Олимпиада-80. Тем летом, перед учебным годом, наш 6 "А" класс впервые отправили "в колхоз". Мы там выпалывали сурепку и прожигали деревянные столы самодельными смесями с использованием селитры из колхозного склада.

По приезду нас разместили в каких-то бараках, вздохнув и сказав, что до нас тут жили москвичи. Всё сломано, просто вдрызг.

Оказывается, перед Олимпиадой кто-то наверху решил зачистить Москву от нежелательных элементов. Убрали всех цыган, судимых, кого-то там ещё, не знаю... и школьников!

Видимо, чтобы не путались под ногами, не клянчили жвачки у иностранцев и т.п.

Сила воли у партии была такова, что некоторых несчастных детей столицы зашвырнуло аж в Ростовскую область! Ровно с открытия и до закрытия. Как они были злы, представляю. Жить в Москве и не посмотреть на большой спорт.

Местные сказали, что москвичи в принципе не работали - они выдергивали на поле всё подряд, саботировали задания, ломали инструмент, ну и бараки заодно разнесли. Тоже были 12-13-летние мальчишки и девчонки, как стало понятно из многочисленных надписей на стенах типа "Здесь отбывали свой срок невинные жертвы из школы .... Пресненского района г. Москвы район, теперь ваша очередь!".

А самое яркое впечатление мы получили, когда в первый вечер пошли толпой прогуляться в соседнюю лесополосу... Представьте, дорожка вдоль высоких деревьев, освещенных закатным солнцем - и на каждом дереве висит по трупу!

Ну, так нам с испугу показалось. В реальности было так - эта дикая московская сотня перед отъездом не сожгла и не выкинула свою грязную рваную рабочую одежду, а аккуратно прибила гвоздями к дереву, на высоте 3-4 метров - сверху кепка, потом майка, потом трико или штаны или даже джинсы, чуть ниже кеды.

И такая аллея на несколько десятков деревьев... Нам потом даже понравилось там гулять. Как в музее. Идёшь, дышишь воздухом, изучаешь новинки столичной моды.

Ну а потом опять сурепку полоть.

Жил-был пёс. Эрдельтерьер. Его хозяйка часто ходила в гости к родственникам и знакомым, и брала с собой пса. У некоторых в доме жили кошки. Пёс быстро усвоил: если он пришёл в гости к кошке - не надо её гонять. Надо бежать к её миске - там всегда есть еда!

История про то, как люди в достижении заветной мечты идут на что угодно.
Когда нельзя, но очень хочется- то можно.
У меня сестра старшая профессиональный художник. Училась в свое время у известного в Молдавии живописца. И он рассказал ей однажды историю о своем трудном пути к успеху.
Получил он приглашение на довольно-таки престижный конкурс живописцев в Эстонии. Тема конкурса- пейзаж, натюрморт и разрешалось добавить немножко обнаженной натуры. С условием- картину надо было написать там же, на месте. Проживание, питание и натурщики оплачивались советским государством. Роскошные каникулы для художника за государственный счет.
Молдавский художник приглашение получил вовремя- но жизнь замотала. То болел, то разводился. Приехал на предконкурсное написание картины позже всех, и натурщицу в итоге получил такую, на которую никто из остальных собратьев-художников не позарился, она одна последняя осталась- дама далеко за сто килограмм нетто. Он, сцепив зубы, ее второпях и написал, как умел, на фоне прибалтийского пейзажа в окне гостиницы- все-таки тема выставки была пейзаж и натюрморт.
Наступает день конкурса. Художники нервно курят посередине зала, картины стоят перевернутыми лицом к стене без имени автора, а комиссия их по очереди переворачивает и обсуждает.
Доходит очередь до произведения нашего живописца. Председатель комиссии с непробиваемо- прибалтийским выражением лица и легким недоумением, смешанным с удовольствием от увиденного ню, рассматривает округлые и огромные, как тыквы поздней осенью, бедра лежащей на боку натурщицы, груди-дыни (среднеазиатские, а не мелкие испанские канталупы и галии), щеки- арбузы (при описании монументальности телес натурщицы на ум нашему художнику почему-то только бахчевые культуры приходили. Яблоки, персики и прочие вишни были, видимо, слишком мелки для эпитетов в адрес данной девушки), и ядовито так произносит "Кааакой хаароший натюрморт..."
Пейзажа на заднем плане так никто и не заметил.

Сегодня посещал одно гос. учреждение. Все серьзно: металлоискатель, толстые стекла, мониторы видеонаблюдения. Пока один охранник записывал данные паспорта, второй проверял меня ручным металлоискателем, попутно пробурчав стандартную фразу: "что-нибудь запрещенное, колюще-режущее оружие с собой имеется?"
Правильный ответ "нет", но что-то настроение было пошутить. Телеграм, говорю, на телефоне установлен. И улыбаюсь.
Охранник с серьезным лицом:
- Удали.

Москва. Пробка. Машины ползут плотным потоком.
Пешеходам загорается зеленый, а перейти нельзя - переход наглухо перекрыт машинами. Народ возмущается. Бабушка божий одуванчик кроет трехэтажным матом водилу, которому "повезло" оказаться в крайней полосе. Больше всех негодуют две женщины с колясками: "Как нам переходить?!"

И тут, как в фильмах про Супермена, из ниоткуда появляется спортсмен-бегун. Он в один прыжок запрыгивает на капот первой машины, стоящей на пешеходном переходе. В три прыжка, по крышам, пересекает переход. И исчезает так же незаметно, как и появился.

Шок. Повисает пауза. Полнейшая тишина. Ощущение, что слышно как где-то в парке птички поют.
Толпа начинает восторженно аплодировать. По-моему, хлопали даже дети в колясках.

Сидела в очереди к нотариусу. Людей много, все нервничают и одновременно подшучивают о том, как три человека просидят еще часа два.
Заходит женщина (Ж), как и положено, интересуется кто крайний, но не успели ей ответить, как с улицы влетает бабулька (Б) и далее диалог:
Б - Женщина, а что это вы интересуетесь кто крайний? Вы же за мной.
Ж - Почему?
Б - Ну вы же меня сейчас на улице обогнали.

Когда семья моих друзей отдала дочку в детский сад, то мама, в силу природной покладистости и возрастной неискушенности, попала в родительский комитет, или как там это в детском саду называется.
И еще у них есть бабушка, она же свекровь, она же мама мужа - натура активная и деятельная, в ту пору помогавшая с внучкой, особенно в плане забрать из сада и привести к себе до вечера, пока кто-то из родителей не приедет.
Как-то раз весной, незадолго до Пасхи, Даша пришла вечером к свекрови забрать ребенка и услышала, дословно:

- Воспитательница, Марина Арнольдовна, была в шоке! Она спросила: «что, у детей не будет ПАСХАЛЬНОГО ЧАЕПИТИЯ??????» Ты же в родительском комитете, Даша! Вы там что, вообще ни о чем не думаете???

На что Даша, будучи, как уже упоминалось, человеком покладистым и доверчивым, с утра, перед работой организовала детям «пасхальное чаепитие», купив конфет, пирожных, договорившись в столовой сада, чтобы выделили под это дело посуду. Правда, с воспитательницей она в то утро не пересеклась.

И в тот вечер за ребенком пришла она же, и уже увидевшись с воспитательницей, услышала:
- Если вам, или вашей бабушке, так приспичило какое-то пасхальное чаепитие, то вы и накрывать и посуду мыть пришли бы сами. Если в следующий раз что-либо подобное затеете — сами всем и занимайтесь!

На что Даша попыталась робко возразить, что это же сама Марина Арнольдовна жаждала чаепития, но увидев блюдца выпученных в изумлении глаз и отвисшую челюсть, предпочла ретироваться.

Про себя дурака давно не писал. Пошёл в магаз за продуктами. Расплачиваюсь на кассе, а сам думаю – как бы не забыть в Сбер заскочить, наличку снять. Выхожу из магазина, перехожу дорогу, захожу в Сбер. Как всегда народ, занимаю очередь, стою. Вдруг замечаю, что на меня как-то ну не так смотрят. Незаметно пощупал ширинку, застёгнута. Шнурки! А вот хрен, туфли без шнурков. Не, ну реально зырят, некоторые чуть улыбаясь. Чё за херня? Начинаю себя осматривать. БИНГО! У меня в руке корзина из магазина! С продуктами и с пакетом. Бля, я только-что спиздил корзину! В открытую, нагло. Чё делать то? Там, наверное, с камер уже ориентировки разослали – его разыскивает полиция. Писец котёнку, больше срать не будет. Чё, чё! Сдаваться надо идти, срок меньше дадут. Как законопослушный гражданин иду, тем более продукты на первое время есть. Захожу в магазин. Меня никто не замечает, ОМОНа нет, всё идёт своим чередом. Быстро перегружаю продукты, корзину на место и валю из магазина. Ха! А вот теперь хер вам с кисточкой! Ничего не брал, считайте, делайте учёт, а я почти уже дома. Про неснятую наличку только дома вспомнил. Вечером коньячку хряпнул и тут внутри чёрт зашевелился: а корзинка то добрая была, металлическая, в хозяйстве всяко разно сгодилась бы…

Старый парикмахер

Мы жили в одной комнате коммуналки на углу Комсомольской и Чкалова. На втором этаже, прямо над садиком "Юный космонавт". В сталинках была хорошая звукоизоляция, но днем было тихонько слышно блямканье расстроенного садиковского пианино и хоровое юнокосмонавтское колоратурное меццо-сопрано.
Когда мне стукнуло три, я пошел в этот же садик. Для этого не надо было даже выходить из парадной. Мы с бабушкой спускались на один этаж, она стучала в дверь кухни - и я нырял в густое благоухание творожной запеканки, пригорелой кашки-малашки и других шедевров детсадовской кулинарии.
Вращение в этих высоких сферах потребовало, чтобы во мне все было прекрасно, - как завещал Чехов, - и меня впервые в жизни повели в парикмахерскую.
Вот тут-то, в маленькой парикмахерской на Чкалова и Советской Армии, я и познакомился со Степаном Израйлевичем.
Точнее, это он познакомился со мной.
В зале было три парикмахера. Все были заняты, и еще пара человек ждали своей очереди.
Я никогда еще не стригся, был совершенно уверен, что как минимум с меня снимут скальп, поэтому ревел, а бабушка пыталась меня взять на слабо, сочиняя совершенно неправдоподобные истории о моем бесстрашии в былые времена:
- А вот когда ты был маленьким...
Степан Израйлевич - высокий, тощий старик - отпустил клиента, подошел ко мне, взял обеими руками за голову и начал задумчиво вертеть ее в разные стороны, что-то бормоча про себя. Потом он удовлетворенно хмыкнул и сказал:
- Я этому молодому человеку буду делать голову!
От удивления я заткнулся и дал усадить себя в кресло.
Кто-то из ожидающих начал возмущаться, что пришел раньше.
Степан Израйлевич небрежно отмахнулся:
- Ой, я вас умоляю! Или вы пришли лично ко мне? Или я вас звал? Вы меня видели, чтобы я бегал по всей Молдаванке или с откуда вы там себя взяли, и зазывал вас к себе в кресло?
Опешившего скандалиста обслужил какой-то другой парикмахер. Степан Израйлевич не принимал очередь. Он выбирал клиентов сам. Он не стриг. Он - делал голову.
- Идите сюда, я буду делать вам голову. Идите сюда, я вам говорю. Или вы хочете ходить с несделанной головой?!
- А вам я голову делать не буду. Я не вижу, чтобы у вас была голова. Раечка! Раечка! Этот к тебе: ему просто постричься.
Степан Израйлевич подолгу клацал ножницами в воздухе, елозил расческой, срезал по пять микрон - и говорил, говорил не переставая.
Все детство я проходил к нему.
Стриг он меня точно так же, как все другие парикмахеры стригли почти всех одесских мальчишек: "под канадку".
Но он был не "другой парикмахер", а Степан Израйлевич. Он колдовал. Он священнодействовал. Он делал мне голову.
- Или вы хочете так и ходить с несделанной головой? - спрашивал он с ужасом, случайно встретив меня на улице. И по его лицу было видно, что он и представить не может такой запредельный кошмар.
Ежеминутно со смешным присвистом продувал металлическую расческу - будто играл на губной гармошке. Звонко клацал ножницами, потом брякал ими об стол и хватал бритву - подбрить виски и шею.
У Степана Израйлевича была дочка Сонечка, примерно моя ровесница, которую он любил без памяти, всеми потрохами. И сколько раз меня ни стриг - рассказывал о ней без умолка, взахлеб, брызгая слюной от волнения, от желания выговориться до дна, без остатка.
И сколько у нее конопушек: ее даже показывали врачу. И как она удивительно смеется, закидывая голову. И как она немного шепелявит, потому что сломала зуб, когда каталась во дворе на велике. И как здорово она поет. И какие замечательные у нее глаза. И какой замечательный у нее нос. И какие замечательные у нее волосы (а я таки немножко разбираюсь в волосах, молодой человек!).
А еще - какой у Сонечки характер.
Степан Израйлевич восхищался ей не зря. Она и правда была очень необычной девочкой, судя по его рассказам. Доброй, веселой, умной, честной, отважной. А главное - она имела талант постоянно влипать в самые невероятные истории. В истории, которые моментально превращались в анекдоты и пересказывались потом годами всей Одессой.
Это она на хвастливый вопрос соседки, как сонечкиной маме нравятся длиннющие холеные соседкины ногти, закричала, опередив маму: "Еще как нравятся! Наверно, по деревьям лазить хорошо!".
Это она в трамвае на вопрос какой-то тетки с детским горшком в руках: "Девочка, ты тут не сходишь?" ответила: "Нет, я до дома потерплю", а на просьбу: "Передай на билет кондуктору" - удивилась: "Так он же бесплатно ездит!".
Это она на вопрос учительницы: "Как звали няню Пушкина?" ответила: "Голубка Дряхлая Моя".
Сонины остроты и приключения расходились так стремительно, что я даже частенько сначала узнавал про них в виде анекдота от друзей, а потом уже от парикмахера.
Я так и не познакомился с Соней, но обязательно узнал бы ее, встреть на улице - до того смачными и точными были рассказы мастера.
Потом детство кончилось, я вырос, сходил в армию, мы переехали, я учился, работал, завертелся, растерял многих старых знакомых - и Степана Израйлевича тоже.
А лет через десять вдруг встретил снова. Он был уже совсем дряхлым стариком, за восемьдесят. По-прежнему работал. Только в другой парикмахерской - на Тираспольской площади, прямо над "Золотым теленком".
Как ни странно, он отлично помнил меня.
Я снова стал заходить к старику. Он так же торжественно и колдунски "делал мне голову". Потом мы спускались в "Золотой теленок" и он разрешал угостить себя коньячком.
И пока он меня стриг, и пока мы с ним выпивали - болтал без умолку, брызгая слюнями. О Злате - родившейся у Сонечки дочке.
Степан Израйлевич ее просто боготворил. Он называл ее золотком и золотинкой. Он блаженно закатывал глаза. Хлопал себя по ляжкам. А иногда даже начинал раскачиваться, как на еврейской молитве.
Потом мы расходились. На прощанье Степан Израйлевич обязательно предупреждал, чтобы я не забыл приехать снова:
- Подумайте себе, или вы хочете ходить с несделанной головой?!
Больше всего Злата, по словам Степана Израйлевича, любила ириски. Но был самый разгар проклятых девяностых, в магазинах было шаром покати, почему-то начисто пропали и они.
Совершенно случайно я увидел ириски в Ужгороде - и торжественно вручил их Степану Израйлевичу, сидя с уже сделанной головой в "Золотом теленке".
- Для вашей Златы. Ее любимые.
Отреагировал он совершенно дико. Вцепился в кулек с конфетами, прижал его к себе и вдруг заплакал. По-настоящему заплакал. Прозрачными стариковскими слезами.
- Злата… золотинка…
И убежал - даже не попрощавшись.
А вечером позвонил мне из автомата (у него давно был мой телефон), и долго извинялся, благодарил и восхищенно рассказывал, как обрадовалась Злата этому немудрящему гостинцу.
Когда я в следующий раз пришел делать голову, девочки-парикмахерши сказали, что Степан Израйлевич пару дней назад умер.
Долго вызванивали заведующего. Наконец, он продиктовал домашний адрес старого мастера, и я поехал туда.
Жил он на Мельницах, где-то около Парашютной. Нашел я в полуразвалившемся дворе только в хлам нажравшегося дворника.
Выяснилось, что на поминки я опоздал: они были вчера. Родственники Степана Израйлевича не объявлялись (я подумал, что с Соней и Златой тоже могло случиться что-то плохое, надо скорей их найти).
Соседи затеяли поминки в почему-то не опечатанной комнате парикмахера. Помянули. Передрались. Танцевали под "Маяк". Снова передрались. И растащили весь небогатый скарб старика.
Дворник успел от греха припрятать у себя хотя бы портфель, набитый документами и письмами.
Я дал ему на бутылку, портфель отобрал и привез домой: наверняка, в нем окажется адрес Сони.
Там оказались адреса всех.
Отец Степана Израйлевича прошел всю войну, но был убит нацистом в самом начале 1946 года на Западной Украине при зачистке бандеровской погани, которая расползлась по схронам после нашей победы над их немецкими хозяевами.
Мать была расстреляна в оккупированной Одессе румынами, еще за пять лет до гибели отца: в октябре 1941 года. Вместе с ней были убиты двое из троих ее детей: София (Сонечка) и Голда (Злата).
Никаких других родственников у Степана Израйлевича нет и не было.
Я долго смотрел на выцветшие справки и выписки. Потом налил до краев стакан. Выпил. Посидел с закрытыми глазами, чувствуя, как паленая водка продирает себе путь.
И только сейчас осознал: умер единственный человек, кто умел делать голову.
В последний раз он со смешным присвистом продул расческу. Брякнул на стол ножницы. И ушел домой, прихватив с собой большой шмат Одессы. Ушел к своим сестрам: озорной конопатой Сонечке и трогательной стеснительной Злате-Золотинке.
А мы, - все, кто пока остался тут, - так и будем теперь до конца жизни ходить с несделанной головой.
Или мы этого хочем?

Александр Пащенко

Ребенок 13 лет ходила и ныла, и скучно ей, и грустно, и нечего делать в такой прекрасный майский вечер. Отправила ее подумать над собственным времяпрепровождением - не вечно же маме ее в таком возрасте развлекать.
Дочка затихла в своей комнате на полтора почти часа. На стук не отзывалась. Сначала подумала заснула, или читает, или рисует. Потом испугалась, в голове начали бродить страшные мысли- с ненужными личностями в соцсетях общается.
Знаете, чем она занималась? Составляла письменный список занятий, коими можно заняться, когда тебе скучно. Длинный такой список. Застала я ее где-то на 118 позиции- поговорить с кошкой, она всегда поймет, она вообще специалист по ничегонеделанью и сама много чего насоветовать бы могла, если бы умела говорить. Уборка собственной комнаты была на 15 месте, доделывание школьных домашних заданий- на 7, чтение- на почетном 3-м месте, рисование- на 6-м, помощь маме на кухне и в домашних делах- на 12 ( какой хороший ребенок растет. Все-таки помощь маме- не на последнем месте). На первом месте было- пойти достать нытьем маму, она в город с собой возьмет или на пляж.. Дите зрит в корень- нытьем она многого от меня добиться может.
Список приклеили на стену- до следующего скучного вечера.